— Да конечно-же, — поддакнула Манефа Мартыновна. — Особенно если взять нашъ петербургскій климатъ. Вы знаете, я сама лечусь отъ всѣхъ болѣзней коньякомъ. Какъ только голова болитъ, насморкъ или кашель, или такъ знобитъ — я сейчасъ въ чай немного коньяку.
Іерихонскій налилъ уже себѣ рюмку водки, но не выпилъ еще ее.
— Коньякъ — прекраснѣйшее средство-съ, особливо на ночь, чтобы пропотѣть, — согласился онъ съ хозяйкой. — А что вы изволили сейчасъ упомянуть относительно петербургскаго климата; то и это совершенно справедливо. У меня есть товарищъ врачъ, мой однокашникъ по семинаріи, такъ тотъ положительно всѣмъ въ нашемъ возрастѣ предписываетъ хорошую рюмку водки передъ ѣдой. Ну-съ, ваше здоровье… Ваше и ваше…
Іерихонскій поклонился Манефѣ Мартыновнѣ, потомъ Соняшѣ, взялся за рюмку, широко открылъ ротъ и проглотилъ водку, какъ устрицу, издавъ послѣ этого звукъ «брр…».
— Ветчинкой прошу васъ закусить, колбаской… Вотъ селедочка… — предлагала ему Манефа Мартыновна. — Соняша, проси.
Соняша, однако, не проронила не одного слова. Іерихонскій тыкалъ вилкой въ ветчину и говорилъ:
— Вотъ и въ несоблюденіи постовъ грѣшенъ. Нынче Великій постъ, а мы вкушаемъ. И опять по немощамъ нашимъ.
— Да ужъ нынче почти всѣ не соблюдаютъ. Духовенство и то… — поддакнула ему Манефа Мартыновна. — Да и что ѣсть, я васъ спрошу, если постное? Рыба дорога, отъ грибовъ уменя боли въ желудкѣ…
— Я только въ первую и послѣднюю недѣлю Великаго поста. Въ эти дни мы выполняемъ весь репертуаръ хорошихъ постныхъ блюдъ.
Іерихонскій ѣлъ съ большимъ аппетитомъ.
— Вы-бы повторили, Антіохъ Захарычъ… Выпили-бы вторую рюмочку. Позвольте, я вамъ налью….- протянула руку къ водкѣ Манефа Мартыновна.
— Одинъ, обыкновенно, я никогда не повторяю, — поклонился Іерихонскій, улыбнувшись. — Но если есть вистующія лица…
— Въ такомъ случаѣ, позвольте я вамъ повистую, но только ужъ мадерой…
— Охотно-съ. Почту за особенное счастіе съ ваіи выпить.
— Да ужъ пейте водку-то съ нимъ. Ну, что вамъ кокетничать! Вѣдь пьете, — замѣтила матери дочь.
Матъ покраснѣла и покачала головой.
— Ахъ, Соня, Соня! Какая ты, право… — сказала она. — Я пью иногда и водку, но пью по случаю какой-нибудь болѣзни, чтобъ разогрѣть желудокъ.
— Ну, а вотъ теперь съ сосѣдомъ безъ болѣзни выпейте.
— Ужасная дѣвушка! Ну, да выпьемте, Антіохъ Захарычъ.
Чокнулись и выпили. Іерихонскій сталъ смѣлѣе въ разговорѣ и опять вернулся къ прежней темѣ.
— Если я рѣшился теперь посвататься и надѣть на себя вновь узы брачной жизни, то, повторяю, я не разсчитываю на любовь къ себѣ, - повѣствовалъ онъ:- но вполнѣ могу разсчитывать на уваженіе ко мнѣ моей будущей супруги, на уваженіе и дружбу, ибо какъ ни на-есть, я моей супругѣ могу предоставить полное, безбѣдное существованіе, а послѣ моей смерти и обезпеченіе хорошей пенсіей. Просто, изъ одной благодарности я могу разсчитывать на сочувствіе, расположеніе и ласку ко мнѣ.
— Отчего-же только изъ одной благодарности? возразила мать. — Вы мужчина еще не старый.
Іерихонскій пріосанился, поправилъ очки, погладилъ подбородокъ и отвѣчалъ:
— Не старый. Я и не называю себя старымъ, но и не молодой, все-таки пожилой…
— А что вы называете старымъ? — спросила Сопяша, но Іерихонскій сдѣлалъ видъ, что не слышалъ ея вопроса, да и Манефа Мартыновна замяла вопросъ дочери и стала предлагать Іерихонскому скушать кусочекъ сладкаго торта съ чаемъ.
— Охотно. Благодарю васъ, — поклонился онъ и спросилъ:- Не есть-ли этотъ тортъ дѣло искусныхъ ручекъ Софьи Николаевны, курсистки кулинарныхъ курсовъ?
— О, нѣтъ! Это покупной. Соняша что-то ужъ давно забросила свою стряпню, — отвѣчала мать. Теперь у нея живопись, живопись и живопись. А она прекрасно научилась готовить торты.
Іерихонскій съ аппетитомъ ѣлъ тортъ. Соняша пристально смотрѣла на него и, наконецъ, спросила:
— А скоро вы выслужите вашу пенсію?
— Полную черезъ два года. Немножко даже меньше.
— А велика-ли эта пенсія?
— Полная около тысячи рублей въ годъ.
— То-есть что это такое: около? Больше или меньше тысячи?
— Немножко больше. Но, кромѣ того, я имѣю достатокъ, скопленный энергіей и аккуратностью…
Дабы помѣшать дальнѣйшимъ разспросамъ дочери, Манефа Мартыновна воскликнула:
— Антіохъ Захарычъ! Да что-же вы такъ мало коньяку-то налили себѣ въ чай? Позвольте, я вамъ сама подолью.
Іерихонскій сидѣлъ у Заборовыхъ недолго. Выпивъ два стакана чаю съ коньякомъ, часу въ десятомъ онъ посмотрѣлъ на часы и поднялся изъ-за стола.
— Хорошіе гости посидятъ, посидятъ да и уходятъ, — сказалъ онъ, поправивъ орденъ на шеѣ. — Не смѣю больше утруждать васъ своимъ присутствіемъ. Мое почтеніе. Позвольте васъ поблагодарить за радушное угощеніе и попрощаться съ вами.
— Что-жъ это вы, Антіохъ Захарычъ, такъ мало посидѣли! — начала Манефа Мартыновна. — Мы только что разговорились, какъ слѣдуетъ.
— Приберегу дальнѣйшій разговоръ для другого свиданія, а сегодня я ужъ замѣтилъ, что барышня начала немножко зѣвать. Очевидно, имъ пора; и на покой.
— Что вы, что вы! Да она у меня прямо полуночница. Раньше двѣнадцати часовъ никогда спать не ложится, да и въ постели-то читаетъ всегда часовъ до двухъ. Видишь, Соняша, какая ты неучтивая! Ты зѣвнула и этимъ прямо выгоняешь отъ насъ Антіоха Захарыча, — упрекнула Манефа Мартыновна дочь.
— И не думала зѣвать. Я не знаю, съ чего это они выдумали, — отвѣчала Соняша.
— Замѣтилъ, замѣтилъ. Но я нисколько на это не претендую. Для перваго визита для меня и того короткаго времени достаточно, которое я у васъ такъ пріятно провелъ. Позвольте проститься, еще разъ.