Вне рутины - Страница 9

— Узнаю многоуважаемую хозяйку. Позвольте отрекомендоваться, Манефа Мартыновна. Антіохъ Захаровъ Іерихонскій, дѣйствительный статскій совѣтникъ моего Бога и государя. Прошу любить и жаловать.

— Очень пріятно познакомиться, Антіохъ Захарычъ… — проговорила Манефа Мартыновна, протягивая ему руку.

— Позвольте ужъ къ ручкѣ… досточтимая хозяюшка… Мы люди не новаго закала.

И наклонившись, Іерихонскій чмокнулъ Манефу Мартыновну въ руку своими сочными губами, а она поцѣловала его въ лысину и сказала, указывая на кресло:

— Прошу покорно садиться, Антіохъ Захарычъ.

Іерихонскій поставилъ на столъ шляпу и сѣлъ, а Манефа Мартыновна помѣстилась противъ него.

Онъ тотчасъ-же извлекъ изъ жилетнаго кармана часы, посмотрѣлъ на нихъ и проговорилъ:

— Ровно семь. Какъ приглашали, такъ и явился. Не опоздалъ ни минуты. Ужасно не люблю опаздывать и отъ ногтей юности пріучилъ себя къ аккуратности.

— Аккуратность прекрасная вещь… — поддакнула ему Манефа Мартыновна, не зная, что сказать въ отвѣтъ.

— Воспитываетъ характеръ-съ… — кивнулъ ей Іерихонскій. — И если-бы нынѣшнее юношество наблюдало надъ собой…

— О, современная молодежь очень неаккуратна!

— И напрасно. Совершенно напрасно. Согласитесь сами, что напрасно. Прежде всего надо наблюдать за природой. Въ природѣ все аккуратно — обязанъ и ты, смертный, подражать ей… Возьмемъ свѣтила небесныя, возьмемъ перемѣны временъ года, восходъ и заходъ солнца. Вѣдь солнце, напримѣръ, не взойдетъ ни на минуту позже, ни на минуту раньше противъ того времени, которое ему опредѣлено Всевышнимъ Судьей… Такъ долженъ и человѣкъ. Вотъ я, напримѣръ… Какъ поздно съ вечера я ни легъ-бы, а ужъ въ восемь часовъ утра я на ногахъ, четверть девятаго выхожу къ самовару… Но я зарапортовался. Я слишкомъ хвалю себя съ перваго раза и вы можете подумать, сударыня, что я эгоистъ, — спохватился Іерихонскій, помолчалъ нѣсколько секундъ и спросилъ: — А гдѣ-же молодая хозяюшка? Я про Софью Никоколаевну…

Манефа Мартыновна замялась, сдѣлала кислую гримаску, потомъ улыбнулась, взмахнула для чего-то руками, снова сложила ихъ на животѣ и только тогда произнесла:

— А она у меня сегодня что-то не того… Немножко хохлится. Впрочемъ, сейчасъ выйдетъ.

— Не совсѣмъ здорова? Боже мой! — чуть не вскричалъ Іерихонскій. — Такъ зачѣмъ-;е вы мнѣ непремѣнно сегодняшній вечеръ назначили для знакомства? Сколь ни лестна мнѣ такая поспѣшность, но я, многоуважаемая Манефа Мартыновна, могъ-бы и обождать при такихъ уважительныхъ обстоятельствахъ къ промедленію. Не зубки-ли у нихъ?..Тогда я могу предложить одно прекрасное симпатическое средство.

— Нѣтъ, она такъ… Съ утра она была весела и бодра, но вотъ къ вечеру немножко… Ну, и прилегла. Голова немножко болѣла… А теперь ничего… Теперь она одѣвается. Сейчасъ выйдетъ. Немножко неаккуратна. Она не въ васъ.

Послѣднія слова Манефа Мартыновна сказала тихо и улыбнулась.

— Отъ головной боли я могу тоже предложить прекрасное средство… — сказалъ Іерихонскій.

— Ахъ, пожалуйста… У меня такъ часто болитъ голова.

— Надо каучуковой гребенкой чесаться. Чесать именно то мѣсто на головѣ, которое болитъ. Чесать долго — и проходитъ.

— Непремѣнно попробую.

— А потомъ, когда вы разгорячите больное мѣсто гребенкой — натрите его кусочкомъ камфары.

— Скажите, какъ это просто! И у Соняши очень, очень часто болитъ голова.

Сказавъ эти слова, Манефа Мартыновна умолкла. Она не находила мотива для разговора, опустила внизъ глаза и посмотрѣла на сапоги Іерихонскаго. Сапоги были дѣйствительно прекрасно вычищены. Затѣмъ, когда она подняла глаза, то увидала, что у Іерихонскаго въ лѣвомъ ухѣ была маленькая золотая серьга.

— Вы курите, Антіохъ Захарычъ? — быстро спросила Манефа Мартыновна у Іерихонскаго. — Если курите, такъ пожалуйста… Вотъ папиросы, вотъ спички… У меня и Соняша иногда балуетъ. Эти папиросы ея работы.

— Не изъ курящихъ-съ, — отвѣчалъ Іерихонскій, сдѣлавъ легкій поклонъ. — Когда-то нюхалъ-съ, но бросилъ-съ, хотя говорятъ, нюхать табакъ для прочистки зрѣнія хорошо. Лѣтъ двадцать ужъ бросилъ-съ… Обстоятельства заставили или, лучше сказать, духъ времени. Всѣ бросать стали. Половина нашей канцеляріи бросила. Остался одинъ начальникъ нюхающій, но и онъ вскорѣ волею Божіею помре. Назначенъ былъ къ кормилу ненюхающій, — ну, и я забастовалъ. Да и аккуратнѣе-съ. Бывало, грудь сорочки всегда табакомъ засыпана, а теперь вотъ чисто.

Іерихонскій ткнулъ себя правой рукой въ грудь сорочки и при этомъ Манефа Мартыновна замѣтила у него на указательномъ пальцѣ большой золотой перстень съ красной сердоликовой печатью.

Манефа Мартыновна безпокойно косилась на дверь спальни и съ нетерпѣніемъ ждала, что дверь отворится и покажется Сопяша, но дочь не показывалась. Приглашать Іерихонскаго до выхода дочери къ чайному столу она считала неудобнымъ и въ ожиданіи дочери ей поневолѣ пришлось измышлять мотивы для разговора.

— А въ винтъ вы играете, Антіохъ Захарычъ? — вдругъ спросила она, обрадовавшись, что нашелся мотивъ.

Іерихонскій засіялъ.

— Обожаю-съ, — отвѣчалъ онъ. — Вотъ отъ этого грѣха не могу себя отучить, да считаю и излишнимъ. Вѣдь всѣ нынче винтятъ. Винтятъ и статскіе, винтятъ и военные, винтитъ даже духовенство. И ничего я тутъ не нахожу предосудительнаго, если по маленькой, для препровожденія времени…

— Что-же тутъ предосудительнаго, помилуйте… — поддакнула хозяйка.

— Вотъ, вотъ… И даже напротивъ… Винтъ пріучаетъ къ аккуратности… Неаккуратный человѣкъ плохой игрокъ въ винтъ. Опять-же онъ развиваетъ память. Жизнь наша вообще не красна, а за винтомъ вы можете забыть всѣ житейскіе уколы и даже невзгоды.